Святой архиепископ
Иоанн
(в иночестве Илия, в схиме Иоанн)
на кафедре с 1165 по 1186 гг.
† 1186 г.


Святой Иоанн был преемником святого Аркадия на святительской Новгородской кафедре, и он первый из святителей Великого Новгорода, хотя и десятый по преемству, почтен был саном архиепископским.

Святитель Иоанн родился от благородных и именитых граждан Новгорода – Николая и Христины. Он имел родного брата Гавриила, равного ему по добродетелям и преемника на святительском престоле. Оба брата с первых дней детства воспитывались в строгом благочестии и страхе Божием, и это воспитание впоследствии принесло обильный плод на поприще их жизни и служения церкви и отчизне. Это обнаружилось в раннем стремлении Иоанна к священному жребию Господню, ибо, как только пришел он в совершенный возраст, был поставлен епископом Аркадием (по другим – Нифонтом в 1144 г.) во священника в церкви священномученика Власия на Волосовой улице, на Софийской стороне, и работал Господу со всем усердием, беспорочно исполняя все Его заповеди. Но любя безмолвие и безмятежную жизнь, он решился оставить мир и посвятить себя иноческим подвигам; а для этого положил устроить близ Новгорода иноческую обитель на те средства, которые получил в наследство от благочестивых родителей. Посоветовавшись с братом Гавриилом, они построили сперва деревянную церковь во имя Пресвятой Богородицы, честного Ее Благовещения, с оградой и кельями для монашествующих, а потом приложили тщание устроить и каменный храм. Благое это дело началось, и каменная церковь успешно доведена была уже до сводов, но на довершение ее не доставало серебра, отчего блаженный Иоанн и брат его Гавриил были в великой печали. Имея же великую веру и усердие к Пречистой Богородице, как скорой помощнице и печальных утешительнице, оба брата прибегли к Ней с теплой мольбой: «Ты, Владычице, знаешь веру нашу и любовь, какую мы имеем к Сыну Твоему и Богу нашему и к Тебе, Госпоже нашей. Со всем усердием и верою приступили мы к строению пречестнаго храма Твоего и всю надежду возложили на Твою помощь: помоги нам совершить храм Твой, посли помощь Твою, Владычице, и не посрами нас, рабов Твоих; ибо вот мы начали строить и не можем свершить без Твоей помощи». Когда они так сетовали и молились, Сама Царица Небесная явилась в сонном видении и сказала им: «Зачем вы в такую скорбь и сетование впали о построении моего храма, возлюбленные рабы Божии; Я не презрю моления вашего, веры и любви, но скоро пошлю вам все потребное к совершению, только прилежите к делу и не ослабевайте в вере». Такого видения сподобились оба брата и с сердцем, исполненным радости, воспрянув на утреннее бдение, поведали друг другу взаимное утешение. В тот же день рано утром, по изволению Божию, выйдя из монастыря, они увидели у самых монастырских ворот богато убранного коня без всадника. Смотря на коня, дивились его красоте, величию и убранству и долго ожидали владельца. Но как никто не приходил, а конь стоял неподвижно, святые братья решили подойти к нему и с изумлением увидели по обеим сторонам златокованого седла висевшие два мешка, наполненные деньгами. Святые уразумели, что это обещанный дар, посланный им от Бога, и, как только сняли мешки, дивный конь исчез; один мешок был наполнен золотом, а другой – серебром. Тогда братья, удивляясь дивному об них промышлению, возблагодарили Господа и Его Пречистую Матерь за столь неожиданную помощь. Вскоре на эти деньги они окончили строением церковь, украсили ее всяким благолепием, также купили для новой обители довольное количество сел и земли, а все остальное отдали игумену и братии, не оставив себе ничего от Божественного дара; и сами, движимые любовию к Богу, призвавшему их на свое служение, посвятили себя иноческой жизни в построенной ими обители, изменив мирские имена свои: Иоанна на Илию, Гавриила на Григория. И там постоянно пребывали в посте и молитве и во всех иноческих подвигах. Молва о добродетельной их жизни скоро распространилась в Новгороде.

В 1165 г. скончался благочестивый епископ Аркадий, и с великой честью погребли его в притворе Святой Софии. По смерти прославившегося добродетелями святителя, внимание всех было обращено на смиренного инока Благовещенской обители Илию, и его единодушно избрали князь, духовенство, начальники града и весь народ, так как никого другого не находили более достойным занять кафедру усопшего добродетельного владыки. Смиренный Илия хотел было укрыться от предстоящей ему почести, считая себя недостойным высокого сана, но его силой извлекли из обители, чтобы, по местному обычаю, всенародно возвести на высокие сени палат архиерейских, ибо Господь показал его достойным восприять епископство, по глубокому смирению. Князь Новгородский Святослав Ростиславич вместе с именитым посадником Захариею послали нареченного в Киев к великому князю Ростиславу и митрополиту Иоанну. Торжественное посвящение Илии во епископа совершилось 28 марта (1166 г.) в Вербное воскресенье, спустя три дня после праздника Благовещения в устроенной им обители, и уже 11 мая он возвратился в Новгород, к общей радости своей паствы. В том же году новгородцы отправили Юрьевского игумена Дионисия с любовью в Русь (в Киев) к митрополиту Иоанну и вместе с тем с челобитьем, дабы новый их пастырь почтен был саном архиепископа, и ходатайство их было уважено. Митрополит, щедро одарив нового архиепископа золотом и жемчугом, прислал ему вместе с тем ризы, стихарь и источники. С тех пор титул архиепископа навсегда утвердился за владыками Великого Новгорода.

Святитель Илия вступил в управление паствой в самое цветущее время Новгорода, среди дней постепенно возрастающей его славы и доблести народной, но вместе с тем и среди всеобщей зависти удельных княжений. Одним из первых действий благочестивого архипастыря было то, что, совершив на Троицкой неделе крестный ход около деревянного города и отслужив литургию в монастыре белого Николая, что в Неревском конце, он приказал игумену устроить в том монастыре общежитие; а затем первый же год его святительства был ознаменован сооружением церквей во имя Святой Троицы и святителя Николая на княжеском Городище и основанием в Неревском конце женской Предтеченской обители. Недол­го, впрочем, наслаждался спокойствием Новгород и его архипастырь, ибо это время для России была тяжкая година междоусобий за великое княжение и время смут народных внутри самого Новгорода.

Сын Георгия Долгорукого – предприимчивый Боголюб­ский, основывая свое государство на берегах реки Клязьмы в новых формах, в новых видах его внутреннего благоустройства, все свое внимание устремлял на то, чтобы подчинить себе Новгород с его обширной областью. С одной стороны, богатство Новгорода и обширность его областей давно возбуждали к нему зависть, а с другой – оскорбление прав княжеских, преступление клятвы, вольность Новгорода были причиной того, что все ненавидели новгородцев и все князья поголовно готовы были восстать на них, ждали только случая. И когда Андрей Георгиевич, оскорбленный в 1169 г. упорством и изменой новгородцев, решил смирить непокорных, то на его мнение дружно откликнулась вся земля Русская и предложила свои услуги: наказать буйных новгородцев – «крамольников извечных».

Первые неприятельские действия между Суздалем и Новгородом начались в северной части области Новгородской. Двиняне, исстари принадлежавшие Новгороду, почему-то отказались платить ему обычную дань, которая получалась рыбой и дорогими мехами, и поддались великому князю Андрею Георгиевичу. Новгородцы, оскорбленные такой изменой, собрали ратников по сто человек с пяти концов, и эту дружину в числе пятисот, под предводительством опытного вождя Даньслава Лазутинича, отправили за Двину для усмирения и сбора дани. В это же время и Боголюбский отправил рать из 7000 человек, вероятно, для сбора дани, а вероятнее, для преграждения пути новгородцам в Задвинские области. Обе рати сошлись на Беле озере и «И сотвориша бой, и пособи Бог мужем Новгородским», суздальцы были разбиты наголову и бежали со стыдом в свою область. После этой победы Даньслав Лазутинич собрал одну дань на заволочанех, а другую на «Суздальских смердех».

Услышав об этом поражении, Боголюбский не мог простить победу малочисленной новгородской дружины над сильным отрядом суздальцев. Судьба Новгорода и без того давно была решена в его уме. Зимой 1170 г. явились на помощь Андрею Георгиевичу давно ожидаемые им союзники: князья – Смоленский, Рязанский, Муромский, и торопчане, и полочане, и «просто рещи, – говорит летописец, – вся земля Русская совокупися», так что одних князей в войске было 72. Открылся поход; уже союзники князя Суздальского мысленно делили между собой богатые области Новгородские и мысленно располагали сокровищами Новгорода. Сам Боголюбский, по болезни ли или по другим причинам, остался во Владимире, вверив главное начальство над ратью сыну своему Мстиславу. Вся Россия с любопытством ожидала следствий необыкновенного похода. Тогда же союзное войско, вступив в области Новгородские, предавало все огню и мечу, не щадя ни пола, ни возраста, ни состояния, так что на расстоянии трехсот верст неприятели оставили за собой один пепел и трупы. Новгородцы не могли не ужаснуться грозной для них вести о предстоящем неравном бое со всей землей Русской, потому что шел тот же грозный вождь и та же отборная дружина, которая опустошила Киев; но, чтобы миновать кровопролития, вече, по мудрому совету владыки Илии и посадника Якуна, употребило все меры благоразумия. Оно не­однократно отправляло чиновников для мирных переговоров; но посланные возвращались с одними лишь гордыми ответами, что пощады не будет Новгороду. Получив гордый отказ на свои мирные предложения, новгородцы поручили судьбу свою Промыслу и в то же время приняли все меры для защиты: возобновлялись прежние укрепления, и, сверх того, поставлен был острог около всего города.

Наконец 22 февраля 1170 года явились пред стенами Новгорода грозные силы князя Суздальского и его союзников под предводительством старшего сына его Мстислава. Новгородцы, при виде грозного врага, напоминали друг другу о судьбе Киева, недавно опустошенного союзными войсками, о церквах разграбленных, о святынях и древностях похищенных и клялись умереть за храм Святой Софии. Все те, которые могли носить оружие, вооружились; слабые старики, жены, дети день и ночь молились в растворенных храмах Новгородского детинца. Судя по-человечески, Новгород не мог противостоять столь многочисленной рати и не мог быть спасен одними своими силами. Новгород ожидал помощи свыше, и она не умедлила.

В эти тяжкие минуты над судьбой Новгорода неусыпно бодр­ствовал ангел-хранитель своей отчизны – это именно владыка Илия, великий муж церкви и отечества. Как добрый пастырь, в полном смысле этого слова, он теперь полагал душу свою за овцы. Он то ободрял защитников града, не щадя собственной жизни, то молился со слезами Премилосердому Богу об избавлении своей паствы. Враги уже три дня стояли под стенами города, приказывая, чтобы осажденные покорились; и хотя послы опять съезжались с обеих сторон, но и в этот раз «ничтоже мирнаго и любовнаго сотвориша». Два дня молился и святитель Христов Иоанн. В третью ночь, когда святый пастырь, по обыкновению, стоял на молитве перед образом Спасителя и со слезами взывал к небесному Владыке об избавлении города, вдруг почувствовал необычный трепет и вслед за тем голос, свыше говорящий ему: «Епископе! Услышана бысть молитва твоя; аще хощеши спасение града получити, утру наставшу иди в церковь Преображения Господня, на исходище пути, глаголемого Ильина улица, и тамо взем образ Пречистыя Богородицы, вознеси на стены града противу супостатов, и абие узриши спасение граду чудное».

Услышав небесный голос, святитель Божий исполнился небесной радости и всю ту ночь провел без сна в теплой молитве; а по наступлении утра собрал весь освященный собор, старейшин города и поведал им о чудесном голосе. Вслед за тем, послав протодиакона с клиром принять указанную ему икону и принесть в соборную церковь Премудрости Божией, сам со священным собором начал совершать в ней молебное пение. «Сие же сотвори, – замечает списатель чуда, – не яко леностию или гордостью объят бысть и не иде сам по пречестную ону икону; но убо смотрение Божие бысть о сем, да наипаче прославится честная она икона, якоже и бысть». Быстро разнеслась весть об этом в народе, окрылила всех надеждой и воспламенила новое мужество. Между тем посланный архипастырем протодиакон, пришедши к церкви Спаса, в которой стояла икона Пресвятой Богородицы, совершил пред нею благоговейное поклонение и хотел взять ее. Но тут совершилось новое чудо: при всех дерзновенных усилиях, протодиакон не только не мог взять икону, даже не мог сдвинуть с места и, возвратясь в собор, с ужасом рассказывал, что как он, так и другие с ним бывшие никак не могли стронуть икону, что икона нейдет». Будто многочисленное воинство окружает пречистый лик Богоматери, не допуская поднять его, и какая-то невидимая сила отбрасывает тех, которые дерзают приступить к ней. «И како бо можаху, – замечает тот же списатель чуда, – прикоснутися посланнии: не бо подобаще им, но самому архиепископу с прочим множеством со псалмопением честне ю прияти и якоже Царице достойную честь воздати». Смиренный святитель, услышав об этом, «довольно о невежестве своем плака, яко не прииде сам по пречистую ону икону, и рассуди, яко не лепо бе Царице, Царя Христа рождшей, от посланных и меньших взятой быти», тот же час повелел звонить «во вся тяжкая», поднял святые иконы и, сопровождаемый духовенством и народом, сам пошел крестным ходом в Спасскую церковь. «Там повергшись на землю пред чудною иконою и исповедав, елика сотворих в неведении, понеже честный образ с повелением, а не с молением, повелел принести», умолял Владычицу неба и земли об избавлении города, о прощении грехов всем, в нем живущим. «О, премилостивая Госпоже, Дево Богородице, – взывал он из глубины души, – Ты упование и заступница граду нашему, стена и покров, и прибежище всем христианом. На Тебя надеемся и мы грешные: молися, Госпоже, Сыну Твоему и Богу нашему за град наш, и не предаждь нас врагом нашим, грех ради наших: но услыши плачь и воздыхание людей Твоих, и пощади нас, как древле Сын Твой пощадил Ниневитян покаяния ради. Сице и зде покажи милость Твою, Владычице». После этой молитвы начали петь молебен; духовенство и народ, тысячами окруживши малую Спасскую церковь, едва вмещавшую духовный собор, молились с воплем и слезами. Все знали, что еще день и решится навек судьба отечества. Когда же по шестой песни запели кондак: «Предстательство христиан не постыдное, ходатайство ко Творцу непреложное»... святая икона Богоматери вдруг какою-то невидимою сверхъестественною силою сама собою заколебалась и подвиглась от своего места. Предстоявшие, видя такое дивное чудо и будучи объяты радостию и страхом, все пали ниц и, не имея сил продолжать пение канона, только взывали: «Господи, помилуй». Святитель, приняв на руки чудотворную икону, облобызал ее и, сопровождаемый духовенством и народом, с крестами и молебным пением вознес ее как некую воеводу, на городския укрепления Софийской стороны, где стояли дружины Новгородские в ожидании битвы, и поставил противу ратных. В стане неприятельском заметно было большое движение, дружины их готовились к приступу. Уже неприятельские передовые отряды рассыпались перед городским валом и перестреливались с новгородцами. Мужественный же архиепископ Илия в это время под выстрелами неприятелей шел по валу со святыми иконами в предшествии всего городского духовенства, обнося чудотворную икону Богоматери. Игумены, иереи пели священные песни, а народ, не надеясь на пощаду от ожесточенного врага, не видя ни откуда помощи, только плакал и молился, «кождо видяще погибель свою».

Осаждавшие, не сомневаясь в победе, смеялись над осажденными, единоверными братиями, и даже, говорят, простерли воинскую отвагу до наглости против святыни – пускали стрелы в шедшую по валу духовную процессию и в молящихся.

Было уже около шести часов дня, когда неприятели начали «крепчае добывати града». Они теперь с ожесточением и яростью всей массой своего бесчисленного ополчения устремились на осажденных, готовясь до основания истребить стены града. Стрелы их сыпались в город, «яко дождь умножен», так что люди не могли стоять даже за острогом. В это время в порыве общей ярости какой-то святотат суздалец, «стреливши неразумне», застрелил даже самую святую икону Богоматери и тем самым как бы уязвил самое небо. Тогда-то, по словам летописца, сотворилось чудо и решилась судьба неравного боя. «Честная Пресвятыя Богородицы икона, тотчас, сама собою отвратив лице свое от сопротивных, обратилась на град и источила слезы от очию». Святитель, увидев, что из очей Богоматери текут слезы, стал утирать их своим фелонем, говоря: «О, чудо преславно! Како могут быти от суха древа слезы? Не суть бо слезы, но милостивое знамение. Сим бо образом молится Пресвятая Богородица Сыну своему и Богу нашему за град и люди, уповающие на милость Ея. Сице являет Пресвятая Богородица предстательство и за­ступление людям безнадежным». Весь народ, видя такое чудо, взывал со слезами: «Господи, помилуй»! В это же самое мгновение какое-то за­тмение, какой-то неописанный страх внезапно напал на осаждающих, так что в смятении они не стали отличать своих от неприятелей. Тогда, замечают летописцы, «Господь Бог умилостивися на Новгород молитвами Святыя Богородицы, пусти гнев свой на вся полки русския, и покры их тма; якоже бысть при Моисее, егда бо приведе Бог сквозе Чермное море жиды, а Фараона погрузи, тако и на сих нападе трепет и ужас, и паде на них аки пепел, и ослепоша вси». Новгородцы, заметив крайнее смятение и расстройство в неприятельских рядах, приняли это за явный знак Божия милосердия к себе и не замедлили воспользоваться. Посадник Якун взывал к Новгородской дружине о мщении святотатственным врагам. Другой посадник, воитель Смен, привлеченный быстрой народной молвой о совершившемся чуде, пылко устремился со своею дружиной в тыл самого стана вражеского, оставив Софийскую сторону и Чудинские укрепления. Вслед за ним остальные Новгородские дружины также отбили городские ворота, и тогда осажденные со всех сторон яростно бросились в кровавую сечу с неприятелем.

Тут произошла битва кровопролитная, ужасная. Неприятели перемешались между собой и «яко сопротивна зряще, оружием не милостивно себе уязвляху». Знамена вражеские падали в прах пред хоругвями и стягами Святой Софии. Все пало пред Новгородом. Целые сутки (25 февраля) преследовали новгородцы обратившихся в бегство неприятелей, били их почти без всякого сопротивления, но более того брали в плен, потому что целые неприятельские отряды бросали оружие и сдавались. Тогда поистине сбылось сказанное: «Един гоняше тысящу, а два тьму», столько было убитых, что все поле кругом города было покрыто трупами мертвых. Остальные бежали, не останавливаясь, до своих пределов по опустошенной дороге, «ничтоже вземше, ни полонивше, токмо взяша земли копытом». «И бысть им тяжек путь той». Суздальцы на возвратном пути не находили хлеба в местах, опустошенных ими, умирали с голода от болезней, и древний летописец говорит с ужасом, что они тогда «во Святый Великий четыредесятый пост конину ядяху и с нуждею во свояси приидоша».

Событие дивное! Трои сутки назад тому осаждала Новгород сила многочисленного неприятеля, и вдруг она исчезла, истребленная помощью и заступлением Царицы Небесной.

По словам летописцев, так много было пленных, что новгородцы пренебрегали ими и за гривну продавали у себя на рынках по 10 пленных.

Святитель Божий чудную икону Богоматери с псалмопением, со всем освященным собором и со множеством народа проводил обратно на Ильину улицу и с молением поставил в том же храме Всемилостивого Спаса.

Под левым глазом Богоматери поныне остается неизгладимым пятно, сделанное стрелой, пущенной суздальским воином в то время, когда Она вынесена была архипастырем на городской вал.

В воспоминание чудесного знамения от иконы Пресвятыя Богородицы святитель Илия тогда же установил торжественный праздник в честь Небесной Заступницы, который на все будущие времена положено совершать не в самый день события 25 февраля, а 27-го ноября, в день памяти святого мученика Иакова Персянина, и назвал день сей днем избавления и днем наказания, потому что молитвами Пресвятыя Богородицы послал Бог избавление гражданам, а тем, которые восстали на сродных себе и единоверных братий и воздвигли междоусобную брань, – наказание.

Узнав о чуде и о поражении своего войска, вострепетал в Суздале великий князь Андрей Георгиевич, но не осмелился думать о мщении. Боголюбский не мог идти против воли Небес, это значило прать против рожна. Однако и новгородцы не долго могли предаваться своим восторгам от этой славной победы их над целой землей Русской. Они видели, что она слишком не дешево обошлась им: сила Новгородская истощилась, подвозы хлеба остановились, торговля упала, иностранные купцы бездействовали. Тогда во всей Новгородской области оказался голод: «кадь ржи продавали по 4 гривны, печеный хлеб по 2 ногаты. Суздальцы, взятые новгородцами, продавались по 2 ногаты, пуд меду стоил 10 кун». Кроме того, никто не знал, что повлечет за собой их победа и что еще предпримет противу них князь Суздальский. Новгородцы могли ожидать нового нашествия врагов, но ангел-хранитель своего народа – святитель Илия – бодрствовал над Новгородом, и страшный враг его Боголюбский при содействии глубоких умов, архиепископа Илии и посадника Якуна, за­ключил мир «на всей воле Новгородцев». Великий князь показал при этом даже большую уступчивость: согласился на все предлагаемые ему условия и дал Новгороду князя от руки своей Рюрика Ростиславича. Через год граждане рассорились с Рюриком из-за смены посадника, и владыка, отправившись в 1172 г. во Владимир, выпросил у Долгорукого на княжение сына его Георгия; не полюбили потом новгородцы Жирослава, и святитель опять исходатайствовал, что Жирослав и его товарищи были сменены. Проницательный владыка хорошо понимал политику Андрея Георгиевича и видел, что ум Боголюбского во многих случаях был даже необходим для управления вольным и строптивым народом, и потому всеми мерами содействовал дружеским сношениям веча с Боголюбским, к которому и сам не один раз ездил во Владимир для совещания. Наконец, своими разумными действиями достиг того, что новгородцы сделались друзьями Суздалю; все старое было забыто; сам Боголюбский назвался другом Новгорода.

После неожиданной кончины Боголюбского, изменнически убитого своими же присными, Русская земля более прежнего возмутилась междоусобиями; они отразились и в Новгороде частой сменой князей, то из рода Суздальского, то из дома Смоленских Ростиславичей. Немало смут произвела в нем и закоренелая вражда между сыновьями убиенного посадника Захарии и другого посадника Жирослава. И хотя Софийская летопись, равно и жизнеописатель святителя, безмолвствуют о его участии в сих печальных происшествиях, тем не менее, несомненно, что он, как истинный пастырь, болезнующий о своих чадах, всеми мерами старался усмирить враждующих. Заботясь о сохранении прав народных, владыка Илия являлся то твердым, то уступчивым, без укоризны; он готов был отдать душу и тело за своих сограждан, готов был при нужде умолять, но никогда не унижался. Если входил в сношение с князьями, искавшими власти над Новгородом, то только тогда, когда видел в этом или выгоду, или безвредную неприкосновенность прав народных; и если принимал он участие в политических переговорах, то, без сомнения, потому, что не доверял никому, кроме себя; ибо он очень хорошо понимал бурное настроение умов своего народа, который ни о чем столько не хлопотал, как о том, чтобы не было видимо нарушено его древнее право, который был опасен в раздражении, легко воспламенялся всяким, даже ничтожным случаем, и который тогда готов был на все.

Но среди трудов и забот о благоденствии паствы святитель Божий не оставлял и подвигов благочестия, сияя подобно многосветлому светильнику на свещнике церкви Русской. Он то созидал храмы на свое иждивение, то обновлял своим усердием те, которые были истребляемы частыми пожарами; щедрой рукой подавал помощь несчастным, заботился о беспокровной нищете, о бедных семьях, терпевших голод, не забывал он и монастырскую братию, для которой был особенно милостив, снабжая ее одеждами и питая от своих щедрот. Такая богоугодная жизнь святителя не могла не возбудить к нему зависти в исконном враге рода человеческого – диаволе, по которой сей последний и воздвиг гонение на святого. Но угодник Божий, силой своей молитвы и дарованной ему от Господа властью над духами нечистыми, мужественно отразил от себя все бесовские искушения. Вот что рассказывает списатель жития святителя Илии! Однажды, когда святитель совершал свое обычное правило, стоя на молитве, лукавый, чтобы устрашить его мечтами и отвлечь от молитвы, начал плескать воду в келейной умывальнице. Угодник Божий, уразумев бесовское мечтание, оградил умывальницу крестным знамением и связал в оном искусителя. Палимый силой крестной, лукавый вопиял человеческим голосом, умоляя об освобождении. Когда же святой спросил, кто он и как он вошел сюда, лукавый ответил, что он бес, вошел в ложницу, желая смутить его и отвлечь от молитвы, но что он горько обманулся и что с сего времени никогда не будет смущать его лестными мечтами. Святой сказал искусителю: «За твою бесстыдную дерзость повелеваю тебе в сию же ночь перенести меня в Иерусалим и поставить у церкви, где гроб Господень, и потом в сию же ночь опять возвратить меня в мою келью, и тогда я отпущу тебя.» Лукавый, разрешенный от уз, повиновался слову святителя и, преобразившись в коня, как сказано в житии святого, рабски исполнил повеление человека Божия, вооруженного знамением креста. Быстро перенесен был святитель в Иерусалим, и здесь, когда пред вратами храма на священном праге благоговейно преклонил колена, церковные врата внезапно сами собою отверзлись и зажглись все лампады, чтобы человек Божий без малейшего затруднения мог довершить столь чудно начатое им путешествие. С благодарными слезами святитель поклонился гробу Господню, облобызал животворящее древо Креста и, когда, исполнив желаемое, вышел из храма, лампады угасли и двери церковные затворились. В ту же ночь к утру святитель обрелся в своей келии, чудно совершив желаемое, и, объемля мыслию таинственное странствование, мог о себе то же сказать, что сказал святой апостол Павел о неизреченном восхищении до третьего небеси: «Аще в теле, не вем; аще ли кроме тела, не вем, Бог весть» (2 Кор. 12, 2).

После этого исконньй враг рода человеческого, дыхая злобой на святого, от которого не только был связан запрещением, но и служил, как пленник, воздвиг на него лютое гонение. Однажды святитель, беседуя с духовными детьми своей паствы, рассказал для их назидания, что он знает человека, который в продолжение одной ночи был из Новгорода в Иерусалиме, поклонился там Гробу Господню и Древу Животворящего Креста и опять в ту же ночь возвратился в Новгород, ездя на бесе, которого связал запрещением. Услышав это, бес воскрежетал на святого и с того времени стал наводить на него разные искушения, стараясь бросить тень подозрения на его чистую жизнь. Приходящим к святителю за благословением диавол иногда показывал в келии его женскую обувь, иногда монисты, иногда иную женскую утварь и одежды, чтобы они могли думать, что в келии его скрывается женщина. Видя это, многие блазнились и рассуждали, что епископу – блуднику не праведно быть на апостольском престоле. Раз даже, при многочисленном стечении народа, искуситель вышел из келии в образе девицы и, преследуемый народом, мгновенно исчез за палатами архиерейскими. Поднялась тревога в толпе, окружившей палаты, и, когда вышедший святитель спросил духовных чад своих о причине смятения, они с воплем устремились на него, осыпали всякими ругательствами, как блудника, и даже отважились без всякого испытания совершить над ним суд народный: схватив его, с великим бесчестием повлекли к великому мосту на реке Волхове и здесь посадили на безвесельный плот, «да плывет из града вниз по реце, как недостойный, по их мнению, пастырь, соблазнивший свою паству».

Ликовал искуситель, видя поругание буйной толпы над святым архипастырем. Но угодник Божий нисколько не унывал при таком оскорблении и уничижении, надеясь вполне на правду Божию, которая, действительно, не умедлила оправдать неповинного мужа, и козни врага обратила к посрамлению его же и к большему прославлению неповинно осужденного. Плот со святителем вместо того, чтобы следовать вниз по реке, вдруг поплыл вверх, несмотря на самую большую быстроту течения под Волховским мостом. Невидимая сила повлекла плот от Новгорода к древнейшей обители Юрьевской и к той новоустроенной Благовещенской, откуда святитель некогда неволею был вызван на Софийскую кафедру. Видя такое чудо, народ ужаснулся и, познав свое неправедное осуждение, изменил слепую ярость на слезное раскаяние; терзая свои одежды, бежал он вдоль берега, умоляя оскорбленного пастыря о помиловании ради неведения. Незлобивый святитель, плывя по водам против их течения, молил Господа, как некогда первомученик Стефан об оскорбившей его пастве, да не поставит ей во грех его осуждения. За полпоприща от Юрьева пристал он к берегу и там с крестами и святыми иконами встречен был настоятелем обители, который предварен был одним блаженным о чудном пришествии святителя. И когда святитель вышел на берег, духовенство, народ – все пало к ногам его. «Согрешили мы пред тобою, святче Божий!» – с плачем взывали раскаявшиеся новгородцы, умоляя владыку простить их и возвратиться опять на свой престол. Тогда кроткий и великодушный святитель, как сказано в житии его, воззрел на них милосердым, кротким оком, тотчас же изрек им прощение, просил не печалиться и, возвратясь на свою кафедру, теперь с большей ревностью начал поучать других из собственного опыта остерегаться козней лукавого, причиной коих было более всего таинственное его странствование в Иерусалим. «Чада, – часто говаривал святой, – со испытанием всякое дело творите, да не прельщени будете диаволом, и да некогда с добродетелию злобу приплетену обрящете, и суду Божию повинни будете». На том месте, где святитель пристал к берегу, поныне сохраняется крест, высеченный на большом камне, в память дивного события.

Последующие за сим годы жизни святителя Илии протекли в тех же непрестанных подвигах поста и молитвы и в тех же неусыпных заботах о вверенной ему Господом пастве, которая постоянно была волнуема смутами гражданскими при частой перемене князей и посадников. После кончины святого Мстислава Храброго новгородцы обращались за князем и к Ольговичам Черниговским, и к дому Мономахову, и к великому князю Суздальскому, и к князю Смоленскому, у которого выпросили на княжение сына Мстислава (3-й этого имени). Вообще новгородцы старались примкнуть к той стороне, к которой, по их расчетам, было выгоднее, и князя избирали из того рода, который усиливался и возвышался над другими. А это все сопровождалось немаловажными смутами внутри и вне Новгорода и наводило на область Новгородскую большие беды, которые предупреждать и предотвращать стоило немалого труда святому архипастырю. В княжение последнего Мстислава Давидовича посетил Новгород именитый гость, греческий царевич Алексий – сын императора Мануила; его торжественно встречал в храме Святой Софии владыка Илия, и в этом посещении видел родственный союз Греческих государей с единоверным племенем Русских князей.

Наконец, удрученный летами, изнуренный трудами и чувствуя приближение своей кончины, святитель Илия пожелал восприять великий ангельский образ, а вместе со схимой принял и прежнее свое имя Иоанна, под коим и прославился впоследствии, когда был причтен к лику святых Божиих. Впрочем, прежде принятия схимы и до удаления на совершенное безмолвие святитель Илия по просьбе князя и народа благословил на святительский престол после него родного своего брата Григория и еще раз поучил паству православно веровать в Святую Троицу и непрестанно воспоминать, как избавил их Господь от нашествия неприятелей заступлением Пречистыя Богоматери. «Господь, – говорил он, – невидимою силой создавший мир, иногда и видимыми знамениями помогает верным, как и в сем случае, иконою Богоматери, да с несомненною верою поклоняемся честным иконам, воздавая тем честь их первообразу». Заповедал он также народу повиноваться князю, ибо всякий, противящийся власти, противится Богу, и не предаваться иноверным властителям, обещая благоденствие за взаимную любовь, потому что знал непостоянство новгородцев. Всех отпустил святитель с благословением и тогда, вполне исполнив пастырский долг, стал единственно радеть о душе своей, приготовляясь в последние дни своего временного жития к нескончаемой жизни. Мирно отошел он ко Господу, его возлюбившему и им возлюбленному, в 7 день сентября 1186 г., после двадцатилетнего многотрудного управления паствой, и с великой честью, посреди общего народного плача, погребен был в Предтеченском приделе, носившем, кроме названия темницы, «еще другое – «теремца», пристроенном, по всему вероятию, к Софийскому собору самим святителем и служившем родовой усыпальницей.

Несмотря на тревоги ратные и смуты народные во время святительства Илии, он не оставлял украшать храмами свой кафедральный город. В 1179 г. святитель вместе с братом Гавриилом построил каменный великолепный храм Благовещения в своем монастыре; храм заложен 21 мая и окончен 25-го августа, в продолжение 70 дней. Там же и в том же году заложен был каменный храм Богоявления над вратами; но окончен в 1182 г., и потом другой храм Богоявления над вратами кремлевскими. В 1184 г. построен им каменный храм, бывший собор на Торговой стороне на Опоках. Память ангела своего, пророка Илии, почтил он также особенным храмом и соорудил еще четыре храма: во имя трех отроков Вавилонских, преподобного Феодора, игумена Студийского, праведного Лазаря и Николая чудотворца.

Блаженный святитель, любя беседовать с игуменами о душевном спасении, рассказывал им жития великих угодников и при каждом случае учил людей своей паствы не забывать вечности (сбор. Серг. Лавры № 8). Памятником его духовной мудрости осталось несколько правил, преподанных для своего духовенства. Доместик Кирик, современник св. Иоанна, сохранил таковых правил до 30. Здесь помещаем некоторые из них. 1) О крещении: «если неизвестно, крещен ли кто или не крещен, следует ли крестить? Если нет свидетеля (крещения), крестить». 2) Об исповеди: а) «если человек захочет от своего отца духовного перейти к тебе, скажи ему: отпросись у него. Если не желаешь прогневать того отца и решишься тайно принять новаго духовнаго сына, — внуши ему: ты бери молитву у прежняго отца и подарок давай ему, как прежде, а у меня держи исповедь тайно и слушай меня: но знай, что, если ты таков же будешь и у другаго, каким был у прежняго отца, нет тебе пользы. Если человек покается и будет у него много грехов; не должно налагать тотчас большую епитимию, но сначала назначить что-либо малое, и когда обучится тому, понемногу прибавлять, а не отягощать его слишком. б) Если находящийся под епитимиею отправится в дальний путь: разрешить его и прочитать ему разрешительную молитву; только пусть он держит заповедь, данную ему духовником; если же кто пойдет на войну или разболится: дать ему и причастие. Если человек хочет каяться и говорит, что не может отстать от греха: прими его на исповедь, чтобы, выслушав твое обличение, отстал». 3) О свят. евхаристии: а) «если во время службы случится, что священник или диакон забудут влить в чашу вино или воду и заметят это уже после того, как произнесены будут слова: святая святых, раздроблено будет самое тело и даже часть его вложена в потир: тогда священно­служащий, взяв чашу, пусть вынесет ее в малый алтарь (на жертвенник), вольет в нее вино и воду, произнося слова проскомидии: «един от воин копием», потом пусть поставит чашу на своем месте (на престоле), и только ее одну благословит, произнося: «еже в чаши сей, честную кровь Христа Твоего», на что диакон ответит: аминь. За тем пусть причащаются по обычаю, влив теплоты, и оканчивают службу, ничего более не присовокупляя и не вынимая новаго агнца. А после диакон или священник, кто только из них виновен, да подвергается епитимии». б) «Если случится, что мышь начнет грызть агнца во время службы, и священник увидит это до переноса или по переносе св. даров: тогда очистив начатое ножем, пусть продолжает службу, а не вынимает новаго агнца, крохи же пусть сложит на литон и потом пустит в воду». в) «Если священник предоставит другому священнику причастить своего духовнаго сына, а между тем будет известна вина его, по которой нельзя бы ему причащаться: дать ли такому причастие? Когда не узнаешь вины, дай; а когда узнаешь, не давай, – да и тому священнику скажи: зачем ты, брат, допускаешь до причастия, а он у тебя сомнительный».

Правило святителя Иоанна «черноризцем» дышит помазанием.
Святитель говорит: «Раз последовавши за Христом, иноки, крестные делатели духовной жизни, должны жить в местах уединенных, удаленных от мирских людей. Пусть не обкрадывают ничем себя, ни всего посвященнаго Богу. Не должны они входить в мирския дела, ни в пиршества и угощения мясныя, пусть под видом духовнаго праздника Господня не празднуют плотски и мирски, но празднуют с духовными духовно. В монастыре не должно быть посещению мирян, особенно же женщин. Отказавшиеся от мира и мирскаго пусть не дружатся с мирянами и о сродниках своих не след им хлопотать. Пусть не скрывают золота и сребра и не собирают имущества. Пусть будут иноками во всем, и по месту пребывания, отдельному от других, как говорят по толкованию 3 и 4 правила собора халкидонскаго. Они должны чтить старцев духовного иночества, т.е. игуменов. Для любви к Богу, оставив все житейское, держась твердо при Господе, инок должен быть иноком во всякое время и во всяком месте, – и во сне и в бодрствовании сохранять память о смерти и во плоти быть безплотным. – Не для всех монастырь служит врачевством сластолюбию, как и молчание – гневу, смерть – жадности к деньгам, гроб – хопанию. Потому надобно беречься, как бы от неразсудительности и безстрастия не погибнуть и не погубить подвластных, не остерегаясь мест и времен опасных, красот мирских, утешающих до плотоугодия, пристрастия к тленному и дружества с мирянами. От разговоров с мирскими слепнет ум, а по удалении их является туга. Беседы мирския – тенета, отягчают куплями житейскими (2 том. 2, 4), скорбями железными, разслабляют в постном подвиге, уклоняют от духовнаго дела, отдаляют от высокой жизни созерцаний и заводят в блуд. Необходимо из опасения вреда для души удаляться от бесед с ними. Жизнь иноческая и мирская – не совместны, как не запрягают вместе верблюда и коня. Инок подклонил шею свою под ярмо Создателя и должен таскать соху в долине смирения, чтобы умножать прекрасную пшеницу под теплотою живодательнаго Духа и сиять каплями разума Божия. Чернец не владеет собою, елико Духом Божиим водими, ти суть сынове Божии (Рим. 8, 14). И дах им, рече, власть чадом Божиим быти (Ин. 1, 12). И еще: бози будете и сынове Вышняго наречетеся вси (Псал. 81, 6). Будучи богами, берегитесь, как бы не истлеть подобно людям и не пасть с высоты, подобно князю светоносцу, великому постнику. Аще возлюбят дщери человечества, т. е. человеческую славу, от тех раждаются щюдове (Быт. 6, 4), от славы человеческой раждается высокоумие. Бог сказал: не пребудет Дух мой в человецех сих, зане полни суть похотий плотских (Быт. 6, 3) в духе своем».

Протекло много лет после блаженной кончины святителя Иоанна, а до приятия схимы – Илии, и Новгород, слишком занятый своим настоящим, уже давно забыл своего владыку, ради молитв которого ему оказана была дивная помощь. Но вот в 1439 г. при державе великого князя Московского Василия Васильевича Темного, при митрополите Всероссийском Фотии и при архиепископе Новгородском Евфимии Господь благоволил опять прославить своего угодника нетлением святых мощей. Через 253 года святитель Иоанн явился среди паствы в нетлении мощей, как живой, чтобы благословить и утешить Новгород, на горизонте которого собирались теперь неотразимые грозные тучи, предвещавшие ему невозвратное падение. Случаем к открытию святых мощей святителя Иоанна послужило следующее чудесное обстоятельство: в приделе усекновения главы Иоанна Крестителя, где погребен был святой Иоанн, внезапно отторгся56 от стены камень и так сильно ударил в крышку близ стоявшей каменной гробницы, что в ней сделалось отверстие. Гробница же была без надписи, и никому не было известно, кто в ней положен. И удивительно, что новгородцы, передавая потомству изустные предания о своем архиепископе Илии, которого называли чудным архиереем, и, украшая славную жизнь его повествованиями о чудесных событиях, забыли даже то самое место, где погребен был этот великий муж. «От многих лет и от многих моров, старинныя памятухи извелися», – замечает летописец, извиняя забывчивость народную. Священник, случившийся в церкви при падении камня, со страхом возвестил о том владыке Евфимию, и святитель, поспешно прибыв в храм, приказал поднять каменную доску, в которой образовалась скважина, причем весь храм наполнился благоуханием. Тогда архиепископ со свечой в руках наклонился к гробнице и с радостным изумлением увидел в ней неведомого святителя, в схиме иноческой, к которому тление не прикоснулось. «Разумею, – сказал он предстоявшим, – что здесь почивает великий угодник Божий, ради которого совершилось сие чудо», и велел опять закрыть гробницу; сам же, возвратясь в келию, начал усердно молить Господа, дабы он открыл ему, кто сей нетленно почивающий в гробнице? И вот однажды ночью явно предстал архиепископу Евфимию обретенный им в гробнице старец и сказал ему: «Не ужасайся, раб Божий». «Кто ты, владыко мой, тайно пришедший в мою келию?» – спросил его святитель Евфимий, и явившийся ответил: «Я тот, лежащий во гробе, о котором ты молился, архиепископ Илия, в схиме Иоанн, сподобившийся послужить чуду Пресвятыи Богородицы, честнаго Ея знамения. Господь послал меня к тебе, да устроишь память преставившихся и погребенных в великой церкви Премудрости Божией князей Русских, святителей Великого Новгорода и всех православных христиан в 4-й день октября, на память священномученика Иерофея, епископа Афинскаго, отныне и во веки, на всякое лето, ибо тебя избрал Господь достойным строителем Церкви, и дела твои угодны Ему. Заповедуй творить сие поминовение и после твоего преставления тем, которые после тебя будут архиепископами великаго Новагорода, да не оставишь сей памяти; я же буду молиться Христу Богу о всех христианах, и сам ты будешь причтен вместе с ними в царствии Его». Сказав сие, угодник Божий сделался невидим; а святый Евфимий пребыл всю ночь без сна, радуясь, что сподобился получить желаемое. В подтверждение сей воли Божией было тогда же и другое видение: прежде отшедшие святители вышли из алтаря один за другим по чину, как на великий выход, стали перед Корсунской иконой Богоматери и начали петь и пели на мног час. «Сицево, – замечает списатель жития святителя Иоанна после описания явления его святому Евфимию, – попечение святых, сицева благодеяния, сицева дарования, сицево чудес приятие не токмо в животе, но и по преставлении, их же не мощно исчести и писанию предати».

Наутро святитель поведал о своем видении священнослужителям Софийского собора, и все прославили Господа, творящего чудные дела святыми своими. После сего святитель со всем клиром вошел в храм Святой Софии и здесь, в приделе святого Иоанна Предтечи, поклонился обретенному гробу, воздавая благодарение угоднику Божию за то, что благоволил им открыться. С того времени гроб святителя Иоанна сделался известен, и доныне видим мы честные и многоцелебные мощи его, неоскудно подающие исцеления всем, с верой притекающим к его раке. В то же время святитель Евфимий установил память преставившимся князьям Русским: Владимиру – создателю храма Святой Софии, матери его, княгине Анне, и сродникам их, лежащим в том же храме, также святителям Великого Новагорода и всем православным христианам октября в 4-й день. Сам он в этот день в великой церкви совершил со всем освященным собором панихиду и Божественную литургию, и в тот же день по всем церквам великого Новгорода и окрестным монастырям петы были литургии. После литургии владыка, угостив всех обильной трапезой, отпустил с милостию инокам и ко всем церквам, также нищих, вдовиц и сирот накормил и заповедал, чтобы и после его кончины будущие архиепископы не оставляли совершать сего поминовения, по заповеди угодника Божия святителя Иоанна, которое и продолжается доныне неизменно.

Память самого же святителя Иоанна на стоглавом соборе, бывшем в Москве при царе Иоанне Васильевиче Грозном в 1551 г., положено совершать повсюду в день его преставления 7-го сентября; в это время была составлена ему служба и введена в общую минею. Между тем в рукописном служебном уставе Софийского собора под 30 числом ноября сказано: «Идет ключарь в земскую избу к старостам и велит бирючам кличь кликати, чтобы всех церквей попы праздновали Иоанну архиепископу и потом бы шли крестным ходом». Этот обычай торжествовать день открытия мощей святителя Иоанна продолжается поныне в соборах Софийском и Знаменском, только совершается празднество не 30 ноября, а в первый воскресный день после праздника Знамения Божией Матери.

В конце описания жизни святителя Иоанна списатель жития его говорит, что и он испытал на себе великую милость угодника Божия, что и подвигло описать его житие и чудеса. «Аз окаянный, – рассказывает он, – слыша о житии праведного мужа, великого святителя Иоанна, объят был неверием и абие впал в неицельный недуг. Уразумев же, яко приключися сие мне за неверие к святому, начал молиться ему, многажды припадая к раке его с раскаянием в своем неверии и с усердной мольбой об исцелении, и внезапу оное получил. Исполненный благодарности к истинному Божию человеку за его милость, паче же страшась за свои грехи, подвигохся, – продолжает он, – усердием написати житие его, но написал от многого малое, елико было возможно смирению его, елико обрете написанное о святем и елико слыша от неложных свидетелей и от старец многолетних; многа же повести достойна чудеса святаго премину, понеже не мощно исчести их; Господь бо весть вся чудеса, яже содела святыми своими». В заключение повествования списатель жития делает следующее молитвенное обращение к угоднику Божию – святителю Иоанну: «Радуйся, великий святителю Иоанне, яко сподобися Божий глас слышати на пользу людем христианским; понеже молитва твоя взыде к Богу! Радуйся, яко велий еси молебник к Пречистей Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии! Радуйся, истинный православия учителю и наказателю не токмо пасомых от тебе, но и всей вселенней! Радуйся, яко тобою еретицы до конца посрамишася, и мудрость их поглощена бысть! Радуйся, прогонителю и победителю лукавых духов, их же безвестных сотворил еси! Радуйся, скудных умом и неверием одержимых истинный учителю и наказателю! Радуйся, яко воистину ничим же скуден еси просиявших прежде закона божественных оных мужей великаго Моисея и Иисуса Навина, яко Боговидец был еси и пастырь людем многим! Радуйся, законоположитель новый и наследник небеснаго царствия и пасомых от тебе истинный правителю! О великий святителю Христов Иоанне, пастырю добрый, наставниче и наказателю, истинный строителю, предстояй престолу Божию, молися святей Троице о великодержавнем, иже в рустей земли скиптры царства держащем, и о благороднем семени его, и о державе его, и о пребывании, и о мире, о здравии, и спасении и о даровании победы над неверными врагами и иноплеменными супостатами! Молися, угодниче Божий, о мире всего мира и о еже избавитися нам всем верным и православным христианам от междоусобныя брани, и о спасении душ наших, и о благосостоянии святых Божиих церквей, и о совокуплении всех».

Рака святителя Иоанна находилась первоначально в теремце, в склепе, рядом с братом его, архиепископом Григорием, на нынешнее же место мощи святителя перенесены уже при митрополите Макарии в 1660 г. Теперешняя великолепная серебряная рака устроена святителю в 1856 г., в которую переложение мощей его с особенным торжеством совершено преосвященным Феодотием, архиепископом Симбир­ским, 4 октября – в тот самый день, в который угодник Божий заповедал совершать память всех князей и святителей, почивших в Софийском соборе. Просты и трогательны слова похвальной загробной песни, в честь Иоанна сложенной: «Днесь светло красуется великий Новград, имея мощи твои, святителю Иоанне»… и так далее, где он называется светильником многосветлым, чудным архиереем, молитвенником за мир, за государя и проч. Иоанн III в особенности чтил память святителя и даже создал в честь его храм в Москве после возвращения его из последнего похода на Новгород в 1478 году.

После кончины святителя Иоанна протекло уже 700 лет, а святительская мантия его цела; она василькового цвета и материи, похожей на рытый бархат, с атласными источниками белого и красного цвета, с крижалями красными. Она хранится в Софийской ризнице, там и его посох. Доселе существуют и кельи святителя Иоанна на архиерейском дворе, обращенные в церковь.